K 200-ЛЕТИЮ ВОЙНЫ РОССИИ С НАПОЛЕОНОМ

Марк Зальцберг

mzНачало в #324 от 09/07/2012

Несмотря на назначение Михаила Илларионовича Кутузова верховным главнокомандующим, армия продолжала отступать. У нас нет удовлетворительного объяснения, почему до Бородинского сражения 6 сентября 1812 года не произошло ни одного генерального боя. Наполеон жаждал в таком столкновении разгромить русскую армию и занять Москву еще до начала зимы. С другой стороны, в бой рвались не только солдаты русской армии, но и почти все высшие офицеры. И только верховные главнокомандующие, сначала Барклай-де-Толли, а потом и Kутузов, всеми средствами избегали генерального сражения. Мы со школы привыкли к тому, что «гениальный» Кутузов вопреки советам и горячему желанию русских офицеров, а среди них был и Петр Иванович Багратион, военный талант, боевые качества и знания которого ни в чем не уступали кутузовским, только и хотели заманить Наполеона в глубь России, «чтобы он лошадиное мясо жрал» и погиб со своей «великой армией» с голоду. Так и произошло, но ценою уничтожения Москвы, разорения огромных по территории районов России и последующей войны с Наполеоном в течение двух с половиной лет.

Предположить, что Багратион, Раевский и другие не менее славные генералы не знали состояния русской армии и рвались в бой с негодными средствами, было бы наивно. Толстой не сомневался в гениальности Кутузова, но дал нам правдивое описание престарелого полководца. Очень тучный, дряхлый и тяжелобольной 69-летний фельдмаршал в бой явно не рвался. Многочисленные и тяжелые ранения оставили непоправимые следы. Он, как известно, был ранен в голову на турецкой войне. Пуля попала Кутузову в висок, лишив глаза. Он чаще всего лежал, тяжело дыша, не забывая, однако, об обеде. Я выскажу весьма нетрадиционное предположение о том, что дряхлый Кутузов смертельно боялся молодого, непобедимого в течение 18 лет Наполеона, который за эти годы не только не проиграл ни одного из 66 сражений, но разгромил в них армии Австрии, Пруссии и России. И если Барклай приказывал отступать до соединения в Смоленске корпуса Багратиона и основных сил русской армии по совершенно понятной причине, то после соединения эта причина исчезла.

Похоже, что мы видим здесь распространенный в русской литературе и истории обычай всех «немцев», даже родившихся в России, считать заведомо хуже русских и отказывать им в честности и патриотизме. Поэтому Кутузов – гений, а Барклай-де-Толли – русский подданный по рождению и «французский шпион».

Особенно характерен в этой ситуации случай с фельдмаршалом Петром Христиановичем Витгенштейном. Превосходный командующий, порядочный человек и русский подданный, он оказался забытым русскими читателями, а писателями представлен в виде жалкого неудачника, правда, непонятно каким образом остановившего корпус маршала Удино, намеревавшегося взять беззащитный Санкт-Петербург, и не допустившего соединение Удино с корпусом Макдональда. В сражении 30 июля при деревне Клястицы Витебской губернии Удино потерпел поражение, потерял более 6 тысяч человек, был вынужден отступить и отказаться от наступления на столицу. Начавшаяся в Санкт-Петербурге паника улеглась. Но и тут сработала традиция. «Немец» Витгенштейн не может побеждать. И вот мы читаем у Е.В.Тарле, что на самом деле сражение при Клястицах выиграл подчиненный Витгенштейна командир дивизии генерал Яков Петрович Кульнев – квалифицированный и храбрый генерал суворовской школы. Но как это может быть, чтобы главнокомандующий сражение не выиграл, а подчиненный выиграл? В 1937 году Тарле не мог писать иначе. При этом будучи честным и уникально одаренным исследователем и писателем, он поставил все на место следующим образом: Тарле сообщил нам, что генерал Кульнев со своей дивизией так увлекся преследованием противника в конце сражения, что нарвался на засаду, отступил, потерял много людей и погиб в бою. Победой такой бой не назовешь.

Даже честный Толстой сообщает о славной и важной победе мимоходом. Современники Витгенштейна, получившего звание фельдмаршала в 1826 году, писали о нем как о выдающемся полководце, а его победу под Клястицами расценивали очень высоко. Они называли его спасителем Санкт-Петербурга, поэты писали о нем стихи и в переписке российских дам высшего света имя Витгенштейна упоминалось в то время постоянно.

В 2012 году в России вышла хорошая книга о Витгенштейне петербургского историка Аллы Краско, в которой изложена правдивая биография этого превосходного командира и весьма привлекательного человека.

Что же происходило с русским обществом, с аристократией, мещанами и крестьянством? Всех охватил невиданный со времен смуты патриотизм. Вся страна поняла, что дело идет к уничтожению русского государства. Воры среди интендантов и командиров были все-таки в меньшинстве. Не стоит о них более вспоминать, разве добавить, что и медицинская служба в русской армии сильно страдала от их воровства и обычной российской неорганизованности.

Перед Бородиным в армии было припасено телег для 6 тысяч раненых, тогда как все знали, что их будет, минимум, 20 тысяч. Медперсонала было еще меньше. Поэтому судьба русских раненых была ужасна. Не имея возможности правильно организовать санитарную службу, командиры приказывали солдатам выносить раненого с поля боя, укладывать на землю или случайную телегу без лошади и возвращаться в бой. Часто и это было невозможно, и большинство несчастных оставалось умирать там, где их сразила пуля или ядро. Но и вынесенным было немногим лучше. Их клали у дороги, так как немногочисленные уцелевшие дома были забиты людьми, и раненых случалось в темноте давили телегами и лошадьми. Кому повезло, тех прибирали и везли в окрестные села и города.

При всем природном героизме русских людей с их беззаветной преданностью Отечеству и беспримерной стойкостью в бою, дело с четкой организацией никогда в России не удавалось. Знаменитый казачий атаман, а проще генерал кавалерии М.И.Платов был во время Бородинского боя так пьян, что не смог организовать атаки 10 тысяч своих кавалеристов, которые, по свидетелству Н.Н.Муравьева, могли решить судьбу сражения. И пусть читатель не упрекает меня в описании примеров традиционной русской расхлябанности. Нельзя писать о войне в духе школьных ура-патриотических учебников.

В целом же участие всего народа в войне было единодушным. Купцы, богатые и небогатые помещики, мещане и даже крепостные жертвовали кто миллионы, а кто и последние гроши на дело защиты Родины. То же самое происходило 140 лет спустя во время Второй мировой войны. Когда все в СССР почувствовали, что это не обыкновенная война, а Отечественная война, где снова решается быть или не быть России.

Осенью 1812 года началась и партизанская война. В начале сентября офицер русской регулярной армии знаменитый Денис Васильевич Давыдов обратился к Багратиону за разрешением организовать первый партизанский отряд для действий в тылу противника. Разрешение было получено, хотя вместо 500 человек Давыдов получил 50. Дело шло к генеральному сражению, партизанское движение было новым и рисковать большим количеством людей Багратион не мог. Не менее известный партизанский отряд был организован Александром Самуйловичем Фигнером. Он был беспощаден, пленных не брал, и его имя наводило ужас в французском войске. Погиб он в Европе в 1813 году, отбиваясь от превосходящих сил противника

Коммуникации наполеоновской армии были непомерно растянуты. Снабжение шло из Европы. В России взять было нечего. Крестьяне не продавали французам ничего, отнять было невозможно, ибо местные жители прятали фураж и продовольтвие, а при невозможности спрятать, сжигали, обрекая себя на голод в преддверии зимы. Наступление французов было стремительным, и тяжелые обозы не поспевали за армией. Они и стали целью и добычей партизанских отрядов. В результате французы стали испытывать нужду прежде всего в фураже и теряли лошадей сотнями. Отряд Давыдова стремительно рос. К нему присоединялись крестьяне, казаки и бойцы регулярной армии. В ответ на действия партизан начались жестокие репрессии со стороны французов. Одно тянуло за собой другое, и вот уже крестьяне стали сотнями убивать бойцов противника, отставших от своих частей или фуражиров, рискнувших отправиться за добычей малыми силами.

Дело шло к Бородинской битве. Кончался август, и требование генерального сражения со стороны двора, офицерства и солдат заставили Кутузова принять этот желанный для Наполеона бой. К 5 сентября у Наполеона было около 135 тысяч бойцов, а у русских 110 тысяч (в иных источниках это соотношение доходит до 110 к 160 в пользу французов) .

Войска и сошлись 7 сентября на поле у деревни Бородино в 120 километрах от Москвы. В бою с обеих сторон действовало около полутора тысяч пушек. Никогда еще в своей блестящей карьере полководца Наполеон не сталкивался с таким фанатическим упорством противника и с таким квалифицированным руководством боем. Сражение шло с раннего утра и до темноты. Никто не отступил, и на Бородинском поле осталось лежать около ста тысяч солдат и офицеров oбеих армий.

Бои тех лет были страшнее, чем современные. Окопов не рыли, и под губительным огнем картечи сотен пушек полки стояли часто во весь рост часами и даже верхом. В рост ходили и в атаку. Сигналы давались барабаном. Часто дрались штыками и ножами. Связь осуществлялась только через посыльных, погибавших сотнями. Великим искусством должны были обладать командующие, наблюдавшие ход сражения в подзорные трубы в дыму и огне, не имея возможности мгновенно отреагировать на быстро меняющуюся ситуацию. Для сравнения скажу, что во время высадки союзников в июне 1944 года на многомильных пляжах Нормандии за сутки тяжелого боя они потеряли убитыми менее 2 тысяч человек и 8 тысяч ранеными. И это против 50 тысяч потерь русской армии при Бородине.

В этом сражении погибли десятки генералов и сотни офицеров, погиб и смелый, талантливый Багратион. Что оставалось делать русской армии? Только отступить и сдать Москву, как полагали Кутузов и Барклай.

Русские потеряли половину своей армии, французы – примерно треть и стали поэтому еще сильнее. Огромны были и потери боеприпасов. В бородинском сражении не принимала участия наполеоновская гвардия, насчитывающая 20 тысяч бойцов. Наполеон сказал, что не может рисковать гвардией в 2000 миль от Парижа. Как писал Л.Н.Толстой, вся его армия и он сам «испытывали чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял также грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила атакующей французской армии была сломлена». Ничего подобного она не испытывала за все долгие, победоносные войны в Европе, где перед Наполеоном в панике бежали вполне боеспособные войска, и где ему, почтительно склонив головы, преподносили ключи от городов важные сановники. Император австрийский даже писал Наполеону верноподданное письмо и спрашивал, все ли в порядке в Шёнбруннском дворце и на месте ли слуги. Наполеон разгромил его армию, выгнал его из дворца и сам поселился в нем. А ведь это был отец его жены, сына которой, своего собственного сына, Наполеон научил кричать: «Идем бить дедушку!»

Продолжать бой было нельзя. Так рассуждал Кутузов и все русские историки в течение многих лет. Однако мы снова наталкиваемся на противоречия. Почти все генералы кутузовской армии сдавать Москву не хотели, рвались в бой и полагали, что Наполеон будет повержен. Снова повторю: предположить, что командиры полков, дивизий и корпусов не знали истинного положения своих подразделений невозможно. Конечно, Кутузов старался беречь армию, но как справедливо писал Багратион после Смоленска: «Наши потери были невелики. Четыре тысячи. Да хоть бы и десять! Что поделаешь? Ведь война».

Стандартная версия о «заманивании противника» сомнительна. Скорее всего старый и очень больной Кутузов боялся Наполеона. Так считали и многие современники Кутузова. В молодости выдающийся полководец, любимец Суворова, отчаянный храбрец, водивший в штыковые атаки свои полки на стены турецких крепостей, превосходный кавалерист, которому Екатерина Великая, посмотрев его скачку, запретила «ездить на бешеных лошадях», был уже не тот. После Бородина Москва была оставлена без боя. Кутузов получил за Бородинский бой звание фельдмаршала.

В два часа дня 14 сентября Наполеон со своею свитой и войском появился на Поклонной горе в трех километрах от Москвы и с любопытством рассматривал огромный город, сверкавший сотнями золотых церковных куполов. Цель была достигнута. Город был беззащитен, и Наполеон потребовал привести к нему «бояр» с символическими ключами от города. Он не только не знал, что бояр в России нет уже лет сто, но не знал и характера русского народа. Ни бояре, никто иной с ключами так и не появились.

Как писал свидетель этого события Ф.И.Корбелецкий, Наполеона охватил приступ безумной ярости. Более часа он метался и проклинал всех. Его сотрясали судороги, к нему было страшно приблизиться. 300-тысячный город был пуст. Жители покинули его, не желая быть добычей Наполеона. Вот это, как пишет мемуарист, сломило непреклонный дух великого завоевателя. Захватчики направились к Кремлю. Буквально за несколько часов дисциплинированная французская армия превратилась в пьяную орду грабителей. Николай Муравьев, участник всей войны писал,что французы вели себя в Москве, как дикий, некультурный народ. И тут мне, как честному автору, придется сказать, что нашлись в России пьяные грабители не только в армии противника. Тот же Муравьев писал, что в обезлюдевшую Москву начали приезжать из окрестных сел сотни крестьян-грабителей. Они исправно напивались из множества винных складов, безобразничали и вывозили из Москвы на телегах все, что могли. Так же вели себя и многие солдаты русской армии, отставшие от своих частей и особенно казаки. Как говорит русская пословица: «кому война, а кому мать родна».

Москва начала гореть уже к вечеру. Мы не будем выяснять, кто ее поджег. Это выяснение занимает тысячи страниц литературы и исторических изысканий. Версия , что город, оставленный жителями, непременно начнет гореть, наиболее достоверна, тем более что московский генерал-губернатор Ф.В.Ростопчин приказал вывезти из Москвы все средства пожаротушения, забывши вывезти колоссальные запасы всего того, чем жил огромный город. Сам же он несколько раз говорил, что сожжение города – его работа, то отрицал это и даже издал в Англии книгу, где писал, что Москву сожгли французы. Этот нелепый человек наделал много глупостей, но он совершил и преступление, отдав на растерзание толпы купеческого сына, юношу, заподозренного совершенно неосновательно в шпионаже. Сделал Ростопчин это, для того чтобы незаметно удрать из Москвы самому. Впоследствии ему пришлось удрать и из России, ему не могли простить этого преступления.

Наполеону пришлось занимать Кремль недолго. Пожар усилился настолько, что потребовалось срочно перебраться в Петровский замок на Петербургском шоссе, куда огонь не мог добраться. Русская армия отошла к Тарутину и стояла там месяц, накапливая силы и получая зимнее снаряжение. Наполеон понял, что проиграл, что в сгоревшей Москве без продовольствия, фуража и боеприпасов ему зиму не отсидеться. Он приказал уходить из Москвы. Но и сто лет спустя в России помнили о бесчинствах «двунадесяти языков» в Москве.