ВЛОЖЬ ВО СПАСЕНИЕ, ИЛИ УБОЙНАЯ СИЛА НОБЕЛЯ

Михаил Болотовский

nГазеты называли его королем динамита, торговцем смертью, самым богатым бродягой Европы. Он был бесконечно несчастным миллиардером, который не имел абсолютно ничего – ни любви, ни дома, ни друзей. Хуже всякого нищего. Он был гениальным ученым – но его открытия оборачивались бедами тысяч людей. Он был ярким писателем, поэтом-романтиком, чудаком и эксцентриком. И кроме того – тяжело больным, страдающим человеком. Увы, господа: истинный, пугающий портрет Альфреда Нобеля бесконечно далек от нынешних глянцевых интерпретаций…

Смерть – вот главная тема жизни Нобеля. Однажды, уже будучи чудовищно богатым и знаменитым, он изложил королю Швеции свой план создания Института самоубийств в роскошном особняке на берегу Средиземного моря. «Представьте, Ваше Величество, – убеждал короля Нобель. – В таком райском месте последние минуты несчастных превратятся в истинное блаженство: оркестр из лучших музыкантов, коньяк, сигары, прекрасная музыка… Ну и мышьяк под конец!»

Монарх был очень напуган. Что же творится в душе этого богача?

Вполне понятно, почему Нобель так много думал о смерти – ведь с раннего детства он страдал тяжелейшими удушьями. Врачи говорили родителям, что их сын, вообще, не жилец, и спасти его может только чудо. Альфред не мог играть со своими сверстниками и очень рано привык к полному одиночеству. Вместо друзей – книги: он с упоением читает Петрарку, Гете, Байрона, а самым любимым становится таинственный и мрачный Шелли. Потом и сам начнет сочинять стихи. А в восемнадцать лет напишет автобиографическую поэму «Загадка» о своем безрадостном детстве.

Моя колыбель была похожа на кровать мертвеца,
И в течение долгих лет рядом с ней бодрствовала моя мать,
Беспокойная, испуганная.
Так малы были шансы сохранить этот мерцающий огонек.

Тема «колыбели-могилы» стала для Нобеля навязчивой идеей. Его состояние психологи называли «погружением существа в собственную мистерию». Причем Нобель, формально будучи лютеранином, не верил в жизнь после смерти и к религии вообще относился очень равнодушно.

Когда брат Людвиг, собиравший материалы истории семьи, попросил Альфреда описать свою жизнь, он ответил так: «Альфред Нобель – бедное полуживое существо. Милосердному доктору следовало бы прервать его жалкое существование на первом вздохе! Основные добродетели: держит ногти в чистоте и никому не бывает в тягость. Основные недостатки: отсутствие семьи, великое терпение, дурной характер, слабое здоровье и пищеварение, но хороший аппетит. Одно и единственное желание: не быть погребенным заживо. Величайший грех: не поклоняется Маммоне. Важнейшие события в его жизни: никаких…»

* * *

Первые миллионы Нобель сделал на нитроглицерине. Итальянский химик Асканио Собреро, который синтезировал его в 1846 году, стал прописывать сердечникам: «две капли на стакан воды». А Нобель после долгих опытов понял, что нитроглицерин – сильнейшее взрывчатое вещество, которое заменит порох. И послал заявку в патентное бюро. После чего никто уже не имел права ни производить, ни продавать нитроглицерин.

О «нитроглицерине Нобеля» заговорил весь свет, повсюду открывались фабрики по его производству. Но технология была еще до конца не разработана, о возможных рисках никто не догадывался – и сам ученый в том числе…

3 сентября 1864 года окрестности Стокгольма потряс мощный взрыв. Сто килограммов нитроглицерина превратили здание фабрики Нобеля в руины и погребли под обломками всех рабочих. Альфред отделался легкими ранами на лице, но погиб его младший, любимый брат, 20-летний Эмиль. Когда об этом сообщили отцу, его разбил паралич.

После трагедии власти разрешили Нобелю проводить исследования с нитроглицерином только на озере Меларен на барже, и без единого сотрудника. Брат Роберт советовал Нобелю «бросить как можно скорее проклятую профессию изобретателя, которая не приносит ничего, кроме несчастий». Однако Нобель был непреклонен. После долгих экспериментов он устроил презентацию, куда пригласил даже шведского принца Оскара, будущего короля. Это было замечательное представление: Нобель хладнокровно держал бутылки с нитроглицерином в кипящей воде, разбивал их о каменный помост, поджигал лучиной – и взрывчатка вела себя спокойно.

Вроде бы все наладилось, но ненадолго. Сначала последовали взрывы на рудниках в Швеции, затем взлетел на воздух нитроглицериновый завод Нобеля в Германии, через несколько дней – в США. А когда потонуло несколько кораблей, перевозивших взрывчатку – и началась настоящая паника. Многое страны приняли законы, запрещавшие производство и перевозку нитроглицерина.

* * *

И тут Нобель придумал, как обезопасить коварное открытие: нужно только смешать жидкий нитроглицерин с химически инертным пористым веществом – тем же кильзегуром, который лежит на дне любого озера. Запатентованный в Англии в 1867 году новый взрывчатый материал был назван «Динамит, или безопасный взрывчатый порошок Нобеля» – в честь греческого dynamis – «сила». Несколько фирм решились испробовать новинку. И каждый, кто хоть однажды пользовался динамитом, тут же заказывал его снова.

С помощью динамита проложили Альпийский туннель на Сен-Готардской железной дороге и Коринфский канал в Греции, удалили подводные скалы в Хелл-Гейте, расчистили русло Дуная в районе Железных Ворот.

Нобель мог гордиться: к 34 годам к нему пришла слава и огромное богатство. Молодому ученому принадлежало 16 заводов в 12 странах мира! Не было только самой малости: счастья, здоровья, любви.

* * *

«По возможности я избегаю большие города и пустыни, – говорил Нобель. – Жизнь в городах – это спектакль, от которого следует с отвращением отворачиваться». И, тем не менее, в 1873 году он переехал в Париж, в роскошный особняк на Малахофф-авеню.

Периоды тотального, глухого отшельничества внезапно сменялись грандиозными приемами, на которые в особняк Нобеля съезжалась вся парижская элита. Иногда он мог показать себя приятным и остроумным собеседником – правда, только на несколько часов. А так: тяжелые депрессии, невроз, вспышки необузданной ярости. Если что-то его раздражало, он кричал: «Кровь Нобеля вскипает!» И вымещал злобу на всех, кто попадался под руку.

Нобель обожал шокировать своих гостей, внезапно позволяя себе какое-нибудь нелепое или непристойное замечание. Секретарь ученого вспоминал: «Любые сумасбродные идеи, способные заставить непосвященного слушателя усомниться в его здравомыслии, чрезвычайно радовали Нобеля».

Он пишет роман «Господин будущее», где рассуждает об идеальном государстве. Монархию Нобель терпеть не может, поскольку передача власти – так же, как и денег по наследству – чрезвычайно вредное человеческое изобретение. Всего в жизни нужно добиться самому – тогда это имеет ценность. Но и республику он тоже не любит, поскольку бесконечно презирает любые выборы.

Великий гуманист Нобель заявляет: «Когда цивилизация станет таковой в полном смысле слова, те, кто еще не может работать, то есть дети, и те, кто уже не может работать, то есть старики, непременно будут получать от государства большую пенсию». А тем временем в мастерских Нобеля мучаются за гроши множество детей. Да и жизнью своих рабочих он абсолютно не интересуется и, категорически не желая даже их видеть, посещает свои заводы только по воскресеньям.

И еще, представьте себе: Нобель, «король динамита» и «торговец смертью», владелец акций множества военных предприятий, всерьез считает себя отъявленным пацифистом! Однажды он даже поучаствовал в мирном конгрессе, где заявил: «Мои динамитные заводы скорее положат конец войне, чем все ваши конгрессы. В тот день, когда две армии смогут уничтожить друг друга в течение нескольких секунд, все цивилизованные нации, охваченные ужасом, распустят свои войска».

Нобель верил, что мир на Земле нужно поддерживать исключительно с помощью страха. «Вещи, которыми я занимаюсь, действительно, чудовищны, – говорил Нобель, – но они так интересны, так совершенны технически, что становятся привлекательными вдвойне». А перед смертью Нобель признался: «Я работаю сейчас над изобретением, которое сделает меня диктатором в вопросах войны и мира на всей Земле».

* * *

Прожив 18 лет в Париже, Нобель был вынужден перебраться в Италию: французская полиция обвинила его в шпионаже. В одной газете он прочел собственный некролог, и чаша терпения переполнилась. Нобель продает все свои компании и, взяв с собой только портрет матери, покидает Францию и покупает в Сан-Ремо виллу «Mio Nido» («Мое гнездо»). Пальмы, цветы, апельсиновые деревья, уютный интерьер – можно спокойно жить и наслаждаться. А неугомонный Нобель немедленно возводит суперсовременную лабораторию. Он пытается получить искусственные драгоценные камни, работает над улучшением телефона, фонографа, ламп накаливания; конструирует летательные аппараты, в том числе боевую ракету – «воздушную торпеду», которая сможет пролететь 4 километра. Изобретает велосипед с каучуковыми шинами, рецепт изготовления синтетической кожи и искусственного шелка.

И еще одно изобретение, над которым он трудится с особенным энтузиазмом – бесшумный аппарат для безболезненного самоубийства, который станет прототипом электрического стула.

Сосед-итальянец ужасно устал от Нобеля и пишет бесконечные жалобы. Тот, разъяренный, покупает его имение – дом из 20 комнат, расположенный в роскошном парке, рядом со Средиземным морем. Забавно, что сначала Нобель абсолютно не знал, что делать с покупкой. Но через пару недель за завтраком радостно объявил гостям: «Эта вилла послужит превосходной раздевалкой для наших ежедневных купаний в море!»

Лечащий врач настаивал на том, что Нобель должен отдохнуть и заняться исключительно своим здоровьем: ведь организм почти полностью изношен. У Нобеля был целый букет болезней: цинга, мигрень, хронический насморк, проблемы с легкими, серьезное заболевание сердца. «Разве не ирония судьбы, – говорил он, – что мне прописали принимать нитроглицерин!»

В Италии Нобель продолжал сочинять прозу, безрадостную, тяжелую – Кафка бы позавидовал. «Я, дрейфующий без руля и ветрил, подобно покинутому командой кораблю – а может быть и щепке от корабля, потерпевшего крушение… Я, не знавший счастья в прошлом и не надеющийся обрести его в будущем, недовольный собой, абсолютно одинокий, без семьи, в которой мы существуем после нашей смерти, без друзей, которым можно было бы излить сердце, и врагов, на которых можно излить свою желчь…»

В дружеские, сердечные отношения между людьми Нобель вообще, похоже, не верил: «Много друзей можно иметь только среди собак, питающихся мясом собратьев, или червей, пожирающих друг друга! Я хочу жить среди деревьев и кустарников – поистине молчаливых друзей, оставляющих в покое мои нервы».

И конечно, постоянные мысли о болезнях, которые так мучают его. «Последние десять дней я болел, и никто даже не справлялся обо мне. Мое сердце тяжело, как свинец. Когда тебя оставляют таким одиноким на свете и только наемный слуга добр к тебе, мысли становятся особенно грустными, и никто не может представить, насколько они грустны».

* * *

Как-то один из гостей Нобеля шутливо заметил, что название виллы неточно: ведь в гнезде должны жить две птицы, а не одна. Хозяин нахмурился – и моментально переименовал свое «гнездо» в «Виллу Нобель».

С ранней юности Нобель панически боялся любого женского общества. Еще в Петербурге, работая лаборантом у профессора Зинина, несмотря на все уговоры и приглашения, наотрез отказывался познакомиться с его очаровательной дочерью. И это невзирая на то, что они были ближайшими соседями по даче.

Но однажды, заглянув в салон мадам Дезри, Нобель увидел юную датчанку Анну и влюбился с первого взгляда. Даже стал мечтать о женитьбе. Но вскоре девушку отбил математик Франц Лемарж – статный красавец, умница, ловелас. В день их свадьбы у Альфреда началась страшная депрессия, и несколько месяцев он провел в постели, на грани жизни и смерти.

А через много лет многие математики мира удивлялись: как это Нобель в своем завещании мог забыть про такую важную науку? Так вот: Нобель как раз ничего не забыл.

Долгие годы Нобель практически не общался с женщинами. Но потом вдруг дрогнул и дал объявление в газету: «Проживающий в Париже состоятельный и высокообразованный пожилой господин ищет владеющую языками зрелую даму на должность секретаря и домоправительницы».

Ответов пришло больше сотни. Нобель выбрал письмо тридцатитрехлетней графини Берты Кински, работавшей гувернанткой в Вене, они стали переписываться, а при встрече сразу понравились друг другу. «Он оказался кем угодно, только не «пожилым господином» из объявления. В свои 43 года он был хрупкого сложения, ниже среднего роста, с темной бородой, довольно обычными чертами лица и грустью в кротких голубых глазах. В его голосе слышалась печаль, но иногда и ирония – таков уж был его характер», – вспоминала Берта.

Они катались в экипаже по Булонскому лесу и разговаривали без конца: «Он умел говорить так увлекательно, что, слушая его речь, я невольно замечала, что ловлю каждое его слово. Величайшим удовольствием было беседовать с ним, причем не важно на какую тему: о мире или о людях, об искусстве или о жизни, или о сложных метафизических проблемах».

Нобель знал, что у Берты в Вене был страстный роман с собственным воспитанником, младше ее на пятнадцать лет. Но все же на что-то надеялся – хотя и говорил Берте, что «ненавидит себя, считает себя отвратительным». А матери признавался: «Я с ужасом думаю, что однажды вернусь домой, а Берты нет».

Однажды так и случилось. Берта узнала, что ее юный возлюбленный Артур задумал кончить жизнь самоубийством и, продав фамильные драгоценности, бросилась в Вену. А Нобелю оставила короткую записку, попросив не судить ее строго.

* * *

Убитый горем, Нобель уехал в Баден. И там, покупая свои любимые орхидеи, разговорился с молоденькой цветочницей Софи: кукольное личико, хорошенькая фигурка, детски-наивный взгляд.

В итоге – короткое замыкание. Нобель привозит девушку с собой в Италию, покупает ей роскошную квартиру. Нанимает служанку, повара, нескольких учителей. Почти история про Пигмалиона, хотя вылепить Галатею абсолютно не получается. Бедные учителя, несмотря на грандиозное жалованье, увольняются один за другим. «Ах, мсье Нобель, – говорит в сердцах один на прощание, – держу пари, что головка мадемуазель годится только для ношения шляпки!»

Софи заваливает Нобеля счетами, покупает самые роскошные наряды и драгоценности, а он только рад. Дарит своей «сладкой Софи» виллу из 15 комнат на престижном австрийском курорте, обставив ее с королевской роскошью. И умиляется каждому капризу «своего милого Тролля»: «Я выполнил всё, о чем вы меня просили. К несчастью, из-за тех ошибок, которые вы допускаете, понять, чего вы хотите, практически невозможно. Слово «Pieds» по-французски значит «ноги» – и больше ничего. Но в Лувре ног не продают, и потому я не смогу выполнить вашу просьбу. В цивилизованных странах не торгуют ампутированными ногами».

Нобель даже представил Софи своим братьям, чем вверг их в полное недоумение: уж не собрался ли он на ней жениться? Нобелю часто намекали: у Софи есть любовники, но он отказывался верить. А та однажды просто сообщила: у нее будет ребенок от венгерского офицера, который давал ей уроки верховой езды. Поэтому может ли милый Альфред вдвое увеличить ей содержание?

Нобель тут же положил в банк на имя Софи ценные бумаги, доходы от которых позволяли вести роскошную жизнь ближайшие двести лет. Потом Софи уже вместе с мужем много раз требовала еще денег, и каждый раз их получала. А когда Нобель умер, стала шантажировать его родственников, и они выкупили у нее 216 любовных писем Нобеля…

* * *

После каждой личной драмы Нобель еще с большей страстью погружался в работу. За свою жизнь он построил 93 предприятия в двадцати странах мира. У него было 355 патентов на разные изобретения. Стоимость имущества Нобеля оценивалась в 33 миллиона шведских крон: по-нашему это больше миллиарда долларов.

И при этом – постоянное одиночество, тоска, депрессия, несчастье. В письмах он мрачно предсказывал свою смерть «в окружении нанятых лакеев, когда рядом не будет ни одной родной души». Так и случилось: тяжело заболев, Нобель мог говорить только по-шведски, а в доме были слуги-итальянцы, которые его не понимали.

А шокирующее завещание Нобеля показалось современникам чрезвычайно странным: его идеализм находился в ужасном противоречии и с имиджем ученого-миллионера, и с мрачными свидетельствами знакомых. Ведь даже приятели считали Нобеля чуть ли не исчадием ада, которому активно помогают темные силы. Да и он сам часто давал повод к таким разговорам. Например, излюбленным развлечением Нобеля были вечерние прогулки по мирным деревням на дилижансе, запряженном восхитительными племенными жеребцами с заводов графа Орлова.

Картина, доложу вам, действительно была инфернальная – чур меня, чур! Скорость передвижения бешеная. Но слышен только топот лошадиных копыт, поскольку колеса экипажа оснащены одним из новейших изобретений Нобеля – каучуковыми шинами. С кучером он общается при помощи телефона. И горит яркий свет.

Светящийся экипаж, молнией летящий сквозь сумерки, вызывал у крестьян суеверный страх. Уж не сам ли Князь тьмы это несется? А биографы Нобеля подтверждают: да, он наполнял такие прогулки особым смыслом. И буквально упивался ужасом, который вызывал одним своим появлением.