«АМЕРИКА, РОССИЯ И Я»

Диана Виньковецкая

Главы из книги «АМЕРИКА, РОССИЯ И Я»

(Продолжение, начало в #76, 77, 78, 79, 81)

Человек, говоривший по телефону, снова прервал речь хозяина:

– Подожди с государством! Всех зову на выпивку! Я первый получил работу! Фирка, тащи бутылку, которую волонтёры принесли! Милка, потроха подтаскивай! За миллиарды не говорю, а миллионы оттяпаю! И вы заглядывайте, – сказал он, обращаясь к нам. Моя фамилия Бузина, я был советником при министерстве энергетики. Всю Америку покрою моими капсульными нефтепроводами, и мои капсулы будут летать от Сан-Франциско до Вашингтона!Этот человек говорил как реактивный, и его энергия разбрызгивалась, разлеталась вокруг…

И все перемешалось. Комната наполнилась равномерными голосами, мечтами – и вся сила воздушного тока, и все напряжение воздуха вместе с голубым сладким дымом поднимались под ободранный потолок. Среди шума я услышала опять красивый голос хозяина:

– В следующий наш семинар подробно выскажет свое мнение относительно книг Ветхого Завета Фима Шпрутиков; при этом нельзя также обойти и того вопроса, что он критически воспринял эти книги. Так, по крайней мере, мне кажется, он меня информировал. Однако, в таком случае, скажи два-три слова, чтобы потом возратиться к этому вопросу поподробнее.

С дивана эпохи Возрождения поднялся красиво сложенный, спортивного вида молодой мужчина и сказал:

– Я Библию прочел в тридцать пять лет в Италии и не сооблазнился никаким её величием, а убедился и обнаружил, что до сих пор эта книга никем не понята, не оценена. Книга эта о жестокости, войнах и предательствах. Я об этом буду говорить на следующем семинаре.

После этих слов все собравшиеся заговорили разом.

Вот и познакомились! Что привезли мы в дар Америке? Быть может, смесь: из социальных идей, мечтательности, наивного социалистического совершенства… Как нас научили ясно не видеть то, что существует! И как иметь ум без иллюзий? И перебродит ли привезенная нами социальная смесь? И как наши ожидания вступят в конфликт с неожиданностями, и кто виноват в этом?

Про нас, приехавших, я напишу своему брату Виту: умные тут – умнеют, а дураки – глупеют, а он добавит – развиваются!

«Критик библии» захотел поделиться с Яшей своими размышлениями над Библией, его огорчившей, и пришел для разговора с одним из наших знакомых. Он опять повторил, что прочтя Библию в тридцать пять лет впервые, только он и мог оценить и понять, что это книга о жестокости и крови, а не боговдохновенный текст. Яша заметил, что это не только текст, продиктованный Б-гом, но и слово человека – голос тех душ, которые пережили опыт Богоприсутствия. Книга противоречива и драматична.

– Почему Авраам выгнал жену с ребенком в пустыню? Иаков обманул Исава и отца своего Исаака? Почему Б-г принял жертвоприношение от Авеля, а отверг Каина?

– А вы что считаете, что все люди равны?

– Я еще в пятом классе понял, что не равны, и презираю коммунистический идеал о равенстве людей, – ответил «Критик».

– А почему же Авель и Каин должны получать поровну?

«Критик библии» продолжал свои переживания:

– А книга Иова о чем? Б-г сговорился с Сатаной, чтобы послать беду на хорошего человека: мол проверим твою веру.

– Есть разные методы толкования Библии – и многие философы и писатели черпали вдохновение именно в этой книге, считая её одной из самых значительных книг Ветхого Завета, – произносит Яша голосом, в котором мне слышится металл.

– Не богословские теории, а созерцание Б-га открывает завесу тайны. Может вам начать читать Библию с Нового Завета, а потом перейти к Ветхому. И, может быть, получить, как считает Александр Мень, сначала общекультурное образование.

– Ну, Яков, о чем ты говоришь! – недовольно произнес приятель, с которым пришел «Критик библии», он кандидат биологических наук! И образованней большинства американцев.

Крик и шум от нашего образования и духовности страшный, как мы успокоили и утешили себя туманом знаний и ученостей. И когда Фира, готовящая нам пельмени, говорит: «А у наших взгляд ширше!», то мне всегда интересно знать, кого она имеет в виду? В сравнении с кем? И только тут для меня начинает высвечиваться наше бахвальство, наше обольщение насчет себя, как наши три стиха, которые мы знаем, доставляют нам обманную сладость завышения.

Поехав на пляж в порт Галвестон, названный именем генерала, боровшегося за независимость Техаса, с женой «Создателя государства» и с женой «Критика библии», мы расположились на берегу Мексиканского залива этого небольшого техасского города. Пляж был черного цвета из-за песка, состоящего из роговой обманки и других темно-цветных минералов, и хотя он не выглядел привлекательным, на нем было много групп людей и брызгающихся детей. Мы тоже расположились среди загарающих, лежащих и купающихся, по очереди следя за детьми. Во время моего отсутствия произошло что-то непонятное: когда я подошла к нашему месту, то увидела, что жена социолога Мила метрах в тридцати спорила с полицейским.

– Ты что, с ума сошел? Я разве несла бутылки? – кричала Мила на весь пляж. – Разве это мои бутылки? Я подобрала их и несу выбрасывать! – и бутылками стеклянными около носа полицейского размахивает. – Я разве дура какая? Я что не вижу, что нельзя стекло носить на пляж!

Полицейский ей говорит, что она обязана дать свой «ай-ди» (i.d. – удостоверение) и выложить тридцать долларов штрафа.

– Ты что с ума сошел?! – в ярости заорала Мила, но уже была в наручниках, которые ловко, в две секунды, надел на неё полицейский.

Другая жена «Критика библии» в этот момент как раз выбегала из океана. Увидев, что Мила стоит в наручниках, и пытается укусить полицейского, подскочила к месту действия, с полотенцем в руках, мокрая и лохматая, и принялась кричать еще истошней, чем Мила, размахивая полотенцем перед носом полицейского:

– Какое безобразие! Разве она вас обманывает? Почему вы ей кандалы одели? Да вы сумасшедший! Are you crazy?

Так же ловко полицейский и ей надел наручники, и повел их обеих, в купальных костюмах и в наручниках, через весь городской пляж в полицейский участок для установления их личностей. Я только успела позвать купавшегося в море «Критика библии» и расскзать ему об арестованных и уведенных наших дамах, – мой слабый английский не позволял мне сильных действий.

Узнав о дальнейшей судьбе арестованных, он вернулся из полицейского участка опечаленный: за двух дам требовался «bail bond» – залог, или они должны будут сидеть в каталажке до суда. Залог нужно было внести «чистоганом»: ни кредитных карт, ни чеков, никаких документов не принимают. Денег у нас не было, и мы, забрав детей, возратились в Хьюстон, где он стал разыскивать по домам «русской деревни» выкуп – за каждую по сто пятьдесят долларов.

Филарет жены выкупать не хотел, он беспокоился о создании государства, а не о сохранении семейного очага, и выкуп давать отказался, настаивая на том, чтобы Мила посидела в американской тюрьме и подумала бы о низменном раздвоенном своем поведении. Но «Критик библии» свою жену не хотел оставлять в задумчивости, и потому лихорадочно раздобывал «кэш» на выкуп обеих дам.

Мила после своего «выкупа» была даже несколько раздосадована: она желала показать судьям и полицейским свою правоту и оттенить их невежественное поведение, и еще она мечтала отведать марихуаны, которую пообещала ей соседка по камере, арестованная за распродажу этой травы.

– Полицейский бы сам сел в тюрьму! Я бы им показала!

На эти Милины высказывания Яща её утешил, что в Америке есть форма обращения к судье: «Ваша честь», как уважение к закону, и за оскорбление суда и закона могут хорошо наказать. Приехав из страны, где нет ни законов, ни уважения к ним, как ни поорать истошными голосами, как ни исхитриться нарушать законы, предписания, получая от этого удовольстие.

Послушайте про меня. Заехали на заправочную станцию, я со своей американской подругой Энн. Говорю заправщику:

– Пожалуйста, заполните бак regular (обыкновенным бензином).

Он переспрашивает меня:

– Что?

– Regular, – отвчаю я.

Отъехав от заправочной станции, Энн меня спрашивает:

– А почему все русские такие невежливые?

– Что?

– Вы не говорите “please”: “Regular, please!”

– Он мне не нравится, – отвечаю я. – А когда мне заправщик нравится, то я даже «даю на чай».

Хорошо или плохо? И как смотреть? «Мы» более эмоциональны? Все затрагиваем глубоко личным образом? Как научиться вкладывать в свои чувства что-то искусственное, без проявлений «общественного»? «Отделить» себя от заправщика? Не притворяться, нет, а наконец, владеть своими эмоциями?

В новом взаимоузнавании – самое большое разочарование открылось для меня в пропасти между «давать» и «брать». Оставшись в Италии одна с двумя маленькими детьми, без нянек, бабушек и денег, хочется отвлечься. Нас с удовольствием отпускает наша знакомая Алла, оставаясь с нашими детьми. Всячески благодарим её, как можем:

– Нет, мне не нужно, – отвечает она, – нет, а не хочу. Нет, заберите обратно свой подарок.

– Мы нашли тебе лучшую квартиру.

– Нет, спасибо, нет.

И… мне приоткрывается одна из сторон «помогания»: «Я одна Аллочка хорошая, я одна Аллочка добрая. Я другим это не отдаю. Ты, Диночка, может и ничего, но я Аллочка лучше тебя. И тебе далеко до моих добродетелей. Упиваюсь своей добродетелью я одна. Она принадлежит только мне. И я её не отдаю другим. Я нанизываю вместо ожерелий свою добродетель только на себя.»

Приглядываюсь. Эти мои нечаянные мысли касаются только Аллочки ли?!

– Помог человеку, вместо себя устроил в Нью-Йоркский университет на работу. В Новосибирске он был такой бескорыстный, помогал евреям, последнюю рубашку с себя снимал. Я его консультировал отсюда из «Эксона», но вчера мне супервайзер заметил, что я должен прекратить эти длинные звонки, и я сказал тому человеку, что не могу его больше инструктировать. На мое объяснение он бросил трубку, послав меня очень далеко… Так неожиданно: он такой хороший, бескорыстный. Я огорчен и расстроен, – говорит мне как-то Леня Перловский.

– А вы думали, что он с вами должен делиться своими добродетелями? – говорю я. – Вы ему неоценимую, неотплачиваемую услугу оказали, и что же? Вы получаетесь и талантливый, и хороший?! А он где? Как отдать другому, что он лучше? Кто может?

Открываются и другие стороны «помогания». Как, помогая, хранить стыдливость?одаривая, сохранять деликатность? Сердце разбегалось в «помогании» навстречу приехавшим. Хотелось себе получать подарки. Я хороший – это моя добродетель. И как вести себя?

Хочешь быть добродетельным?! Или хочешь, чтобы тебя любили? – Выбирай! Или хочешь польстить себе?

Как я не люблю слово «недостатки»! Этим словом люди выравниваются, и, когда снисходительно произносится – «недостатки есть у всех» – повторяем каждым на свой лад, – спрашивается: – А у кого есть достоинства?

– Многие философы, Кант, Платон, Ларош-Фуко, все согласны в низкой оценке сострадания, – говорит мне Яша.

Я отвечаю:

– Но это философы не жили при советской власти. Во всяком случае, у нас был единственный способ чуть-чуть завыситься над обыденностью – сострадание-милосердие как выживание.

И только тут и только теперь раскрывается что-то другое. Здесь и там. «Разрезанная душа» ходит по лабиринтам, по граням, по плоскостям, вырванная, выброшенная из привычного существования, опрокидывая ценности, разрушая до основания мнение коллектива, лживые, дутые имена. То, что чтило мое сердце, выбрасывается и растаптывается. Появляются проблески сознания?

Перестаю стыдиться запретов, скрежеща зубами, освобождаю в себе свободу.